больше года прошло от последней записи здесь. позавчера мы переехали в лондон. у меня в следующем году будет три part-time jobs, на которые как-то нужно прожить (в хорошие месяцы зарплата будет больше моей стипендии, в плохие — только 800 фунтов, так в лондоне сейчас не протянешь, даже с нашей дешевой арендой). phd нужно дописать до середины сентября. очень хочется домой в москву, но пытаюсь дать лондону и своим отношениям шанс. посмотрим.

тревожность по части карантина потихоньку отпускает, но теперь новая проблема — не понимаю, когда мне от бена переезжать домой. соседка не пишет и не звонит уже пару недель, я подозреваю, что комната там уже полностью занята ее другом. я не против, но чем больше карантин отпускают в стране, тем более странным кажется мое пребывание не в своей квартире. на днях пыталась поговорить с беном, просила обсудить и что-то решить, а он сказал, что он уже очень привык к тому, что я здесь и что я всегда welcome тут, конечно же. думаю, у него те же мысли, что и у меня — что мы могли бы вместе жить и точно бы кайфовали от этого, но обсудить это открыто очень сложно. сегодня встречусь с дженни на social distancing walk, она написала, что очень хочет переехать куда-то и жить со мной. если получится организовать вариант с томасом и дженни, это будет отлично, хотя я, конечно, хотела бы с беном остаться гораздо больше. посмотрим.

думается мне, что без  modern romance эта история могла бы сложиться иначе. из года в год я верю в то, что когда-нибудь я все-таки это сделаю — приеду в петербург, чтобы остаться.

я каждый день думаю о том, как мне хочется отсюда уехать. я просыпаюсь с этой мыслью, я работаю с этой мыслью, я хожу гулять и езжу к морю с этим бесконечным постукиванием в голове — «уезжай, уезжай, уезжай». вокруг меня друзья, приятели и тысячи незнакомцев ходят по тем же местам, не подозревая, что эти извилистые улицы средневековой постройки кого-то могут так сводить с ума. они неспешно проходят мимо старинных церквей, робко улыбаются немногочисленным случайным прохожим и с тоскливой надеждой заглядывают в окна любимых заведений. в их головах звучит что-то вроде «i wish i could have a pint with my dear friends at a beer garden right now!». изнеможённые карантином, лишенные возможности собираться привычным кругом друзей в любимом баре при театре, они ждут перемен. а мне отчего-то стыдно за то, что я тоскую совсем о другом, за это всё заглушающее «уезжай, уезжай, уезжай» у меня в голове. это жужжание я слышу с самого первого дня, с того самого момента, когда, глубокой ночью, после четырехчасовой поездки из аэропорта, я вышла из автобуса и безуспешно попыталась заказать убер — убера тут нет, не было и не будет. с каждым месяцем и годом это жужжание становится всё громче. «уезжай, уезжай, уезжай». я пишу это сегодня, потому что проснулась утром и поняла, кто же всё это время, день изо дня, жужжит мне в ухо. он мне сегодня снился. он мне будет сниться до самой старости, наверное.
восемь лет назад он нашептывал мне на ухо «приезжай». мы были знакомы много лет и виделись не очень часто. я училась в школе и встречи организовывались либо родственниками, либо учителями. никто из них не догадывался о растущих чувствах — со стороны мы были просто приятелями. на деле же у меня бешено стучало сердце в ожидании каждой встречи. чем ближе были мои 17 лет, тем больше казалось, что вот-вот, и закрутится этот определяющий судьбу роман. я очень этого хотела — поступала в санкт-петербургский университет, чтобы быть с ним. осталось только отвезти оригиналы документов. но не получилось — в то время обстоятельства были еще сильнее меня. скандал на перроне, и с порванным билетом в руках я в слезах убегаю с ленинградского вокзала. сейчас мне кажется, что папа поменял бы своё решение, если бы знал, что через десять лет его дочь будет не за 700 километров, чего он так тогда боялся, а за пару тысяч, только бы быть подальше от семейных проблем. если бы десять лет назад я села в тот поезд, возможно, я все еще сейчас была бы с ним. как знать.
главное в этой истории не это, а то, что наш роман все равно случился. это было неизбежно. я была в его вкусе — большую часть времени проводила в интернете или убегая от удручающих московских окраин в центральные районы столицы, где в каком-нибудь антикафе (или faq-кафе, например) можно было представить, что я с ним. москва хоть и мой родной город, но в ней тогда повсюду ощущалась опасность. страшно было представить, что меня может затянуть в какую-нибудь хрущевку с тараканами на востоке города — вид, который я всей душой ненавидела, или же в трехэтажный мамин коттедж недалеко от реутова — место, которое пугало меня еще больше. москва — она для взрослых и уверенных в себе, а мне семнадцать, я одна и всего боюсь, мне она не по зубам. а он меня успокаивал. в голове всегда звучал его глубокий, но все еще мальчишечий голос: «приезжай». в моих воспоминаниях он вовсе не настрадавшийся мужчина, переживший блокаду и три революции. ему лет двадцать, не больше двадцати трех, он много пьет и еще больше курит. мои питерские друзья нынче почти все бросили, но он-то все еще выдыхает им в лица клубы дыма. это он меня приучил курить, не оглядываясь. с ним можно было и гулять до утра. он меня познакомил с теми, кого вырастил — и тем самым изменил мою жизнь навсегда. мы с ними говорили на одном языке, на языке, которым он владел в совершенстве, и мое московское аканье терялось в потоке петербургских тем, в пятничном хоре голосов на рубинштейна, в шуме потоков машин на невском и крике чаек на приморской. он держал меня за руку во время прогулок и каждой ночью шептал на ухо свое «оставайся». но я всегда уезжала. я плакала в тамбурах поездов, стоило им отъехать от города, я плакала иногда в московских трамваях, слушая «санкт-петербургское небо» и текилу, и мое сердце всегда сжималось от вида питерских улиц на экране телевизора. если в школьные годы я смотрела «питер фм» и «прогулку» с радостью в предвкушении очередной встречи, то с каждым следующим годом мне все тяжелее было во времена разлуки вспоминать о том, что он существует. он там, и каждый день кто-то другой дышит этими величавыми улицами. хотя он, может, и смеется с ними всеми взахлеб, стоя ночью у бара бримбориум, но под утро курит один на кухне где-нибудь на марата. ждет меня.
москва меня растила и воспитывала: прогулками от маяковской, где выросла бабушка, через патриаршие, к никитскому бульвару, бессонными ночами, заканчивающимися в круглосуточных шоколадницах, рассветами то у железнодорожных окраинных станций, то у метро университет. мои 17 лет и все, что было до этого, они все равно там, в москве, конечно. born and bred же. но восемь лет назад, в мае 2012, он все перевернул. такой невыспавшийся, кудрявый и обязательно с томиком какого-нибудь обскурного писателя в руке. я ему отдала и невинность, и молодость; я с ним переживала и горе, и радость; это он стоял у меня за спиной, когда я держала за руки подруг, если им было плохо; это он держал мою руку, когда я рыдала в телефонную трубку, проклиная все те проблемы, которые гнали меня из москвы. он всегда был тем островком безопасности, куда я могла убежать, если дела шли совсем плохо. приезжаешь к нему, и, может, поначалу паршиво, потому что вы с ним сидите в кафе du nord у московского, давитесь французским или английским завтраком, и кофе кислый на вкус, и сигарета в губах трясется, а за окном такое серое небо и лиговский мрачно глядит, постукивая трамваями. но проходит время, и вот ты случайно встретила кого-то из друзей в пирогах на фонтанке. они же всегда обнимут, предложат кофе или лимончелло, в зависимости от времени суток, а иногда и вопреки. под утро вы идете гулять вдоль фонтанки. и вот ты уже стоишь на дворцовой, смотришь на другую сторону невы, и смеешься тому, какой же он щегол. на такую красоту хочется смотреть бесконечно. а он знает это и всегда рисуется, подлец. ты этого не любишь в других, но ему прощаешь.
знаешь, он меня никогда не учил жить правильно. да и что он мне посоветует, особенно сейчас, если он все еще совсем юнец, а я уже совсем взрослая девушка, которой до ученой степени осталось всего ничего. он меня никогда не пытался учить, хотя знает он многое, конечно. я вот твержу, что он молодой, а он ведь повидал столько всего — по взгляду видно. мне он был очаровательным прохожим, а затем и другом, и любовником. он меня никогда ни к чему не принуждал, как москва, не требовал и не пугал. он никогда не смотрел безразлично, как английские средневековые города. им на тебя, по сути, плевать — они уже столько всего повидали за свои века, им бы нежиться на солнце, а ночью дышать одурманивающим ароматом травки и пота. а ему ты все еще интересна. он, может, притворяется иногда, что он тебя не видит, но ты-то знаешь, что он лукавит. он смотрит на тебя исподлобья из дальнего угла трамвая, из-под рифленых колонн и козырьков крыш, из каждого двора-колодца и из-за каждого изгиба набережной грибонала. он все равно пригласит тебя на джазовый вечер в «дом 7» или «шляпу», выпьет с тобой за свободную ингрию в хрониках и расскажет твоим московским друзьям, что это значит, а ты будешь стоять рядом и улыбаться тому, какой он красивый, и тому, как хорошо у него подвешен язык. он просидит с тобой до утра на спуске с бутылкой пива в руке, а утром проводит на вокзал. он — это все те люди, по которым я скучаю изо дня в день. те люди, без которых я не была бы собой. писать, когда грустно, — это он меня научил. первый стих в моей жизни — он мне его нашептал. где еще мог случиться мой первый стих, если не на фонтанке? где могла случиться моя первая любовь, если не там?
я знаю, что если мне все здесь осточертеет, если не будет больше сил каждый день видеть эти старинные церкви и шумные пабы, то он меня ждет. в последние годы он меня всегда встречает московским проспектом, как будто посмеиваясь: конечно, москвичка первым делом приезжает к нему, а не домой. «ну вот глянь, чем тебе не ленинский проспект за окном?». и хохочет. знает, что ты все ждешь, когда можно будет с друзьями пройтись по центральным набережным. эти набережные мне снятся, эти набережные мне куда дороже и ближе грязных темзовских вод.
сейчас мне двадцать шесть, а я все еще влюблена в этого нестареющего юнца. я больше не курю. он же стоит с сигаретой у дверей каждого бара на некрасова и задумчиво смотрит в светлое июньское небо. возможно, он меня так и не дождется. «я, вообще-то, решила расстаться с моим. теперь подумываю о переезде в лондон. могу слушать джаз хоть каждый день и читать маркса в гайд-парке. тут это модно, знаешь ли» — скажу я ему серьезно и с напускным безразличием. а он зальется своим юношеским смехом, в которым теперь я, будучи старше и опытнее, слышу и старческий скрип, и выдохнет мне дым прямо в лицо. «ни страны, ни погоста не хочу выбирать...» — и подмигнет. он знает, что нас таких много. кто-то прогуливается по барселонской рамбле, кто-то читает бодлера в парижском кафе, кто-то сидит в стеклянном офисе в сити, а кто-то идет на пробежку в центральном парке. я сижу в бывшем помещении ресторана в самом центре старинного и очень красивого английского городка, и у половины жителей россии от зависти свело бы зубы, наверное, а у меня сегодня только одна мысль с самого утра: я точно знаю, почему умереть я тоже хочу на васильевском острове. чтобы он держал меня за руку.
а пока он будет жужжать свое «уезжай, уезжай, уезжай».

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

прошло почти 6 месяцев с момента написания последнего поста. мы все еще вместе. тот день рождения оказался очень важным днем. я, кажется, это чувствовала, поэтому и написала огромный пост про то, как он прошел. логика тогда говорила, что это очень быстро закончится, но жизнь приняла такой вот оборот. сейчас пойдем смотреть метеоридный дождь.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

последняя запись была почти два месяца назад, и за это время много что изменилось. захожу я сюда предельно редко (как и много куда еще теперь), потому что с первого октября я официально стала phd-студентом и все время провожу в офисе, часто задерживаясь до вечера. этот пост я пишу тоже из офиса, кстати, сейчас почти семь часов, но у меня еще полно работы. в целом это радует, потому что я чувствую, что занимаюсь важными штуками. есть проблемы, есть вещи, которые я не успеваю делать, есть сложные вопросы и задачи, которые я решаю дольше, чем хотелось бы, потому что тупенькая, но все приходит с опытом, конечно. пар у нас нет, ну разве что раз в две недели какой-то обязательный семинар, так что все время мы посвящаем работе. мой проект идет с весны, так что у меня дел больше всего, остальные в основном работают над дизайном и обзором литературы по их теме. мне веселее, но и тяжелее, конечно. но в целом я очень довольна работой, научницей и вообще всем. лаборатория у нас супер, а это главное.
финансовая сторона моей жизни радует меньше. заплатила за визу месячную стипендию, заняла 300 фунтов у университета, теперь надо их отдавать, платить за аренду, покупать билеты на каникулы домой, если останутся деньги на еду, то буду самой счастливый

пост опубликовался незаконченный без моего ведома, но теперь лень его дописывать
в следующей части расскажу про дружеские и романтические муки

у меня есть приблизительно 18-20 часов на то, чтобы внести оставшиеся поправки в текст диплома. я очень нервничаю, потому что мне кажется, что я неправильно что-то посчитала, что сейчас я буду все проверять, а там - бац! - и все нужно переписывать. мне снятся сны про то, как я в SPSS что-то считаю, а там все не так, как было в день перед этим. нужно отдохнуть. но впереди ночь без сна, потому что графики мои не годятся совсем, да и discussion так себе.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

впервые смотрю друзей до конца. и вот тут сцена в конце 9 сезона, когда джоуи видит росса, целующегося чарли, и он идет и целует рейчел под untitled интерпола
короче, я хочу, чтобы мой следующий поцелуй произошел, когда в комнате зазвучат первые аккорды untitled, но это никогда не произойдет в реальной жизни, как и мой следующий поцелуй, ха-ха